Жаркая осень 1904 года  - Александр Харников

– Ваше величество, я согласен, – поспешно произнес граф Цеппелин, – только мне хотелось бы знать – что хотите получить лично вы?

– Мне нужны дирижабли, – сказал император Михаил, – четыре сверхдальних тяжелых дирижабля, о которых я вам говорил. Сведения о том, зачем они мне понадобились, являются государственной тайной. Я хочу иметь в вашем предприятии двадцать пять процентов плюс одна акция для себя и двадцать пять процентов для акционерного общества, возглавляемого адмиралом Ларионовым. Ничего личного, как говорят за океаном, только дело. Думаю, неограниченное финансирование и сведения технического характера, способные сэкономить годы разработки, того стоят.

– Думаю, что мы с вами сработаемся, ваше императорское величество, – кивнул Цеппелин, – насколько я понимаю, все практические вопросы, касающиеся моей работы, мне придется решать с адмиралом Ларионовым?

– Да, – ответил император, – вы все правильно поняли. С ним и еще с господином Тамбовцевым, который должен будет сделать так, чтобы в вашей работе не возникло непредвиденных рукотворных помех. Приступайте к этому немедленно. Поэтому не буду вас больше задерживать. Очень рад был с вами познакомиться. Всего вам доброго.

31 (18) августа 1904 года.

Санкт-Петербург, Аничков дворец

Адмирал Ларионов совершенно не случайно предложил в качестве места для сегодняшнего разговора именно Аничков дворец. Он помнил, как впервые пришел сюда двенадцатилетним пацаном для того, чтобы записаться в судомодельный кружок Дворца пионеров, который в советское время находился в этом самом дворце.

Темой разговора, на котором должны были присутствовать Ленин, Коба и хозяин этого дворца, император Михаил II, стал вопрос о системе образования в Российской империи вообще и о всеобщем среднем образовании в частности. Проблема, что называется, созрела, даже, скорее, перезрела, и ее надо было срочно решать. Но император, занимаясь глобальными внутренними и внешними делами, все никак не мог выбрать момент, чтобы непосредственно заняться вопросом реформы российского образования, считая, что можно с этим погодить и ничего страшного не произойдет, если решение будет отложено на какое-то время. Адмирал Ларионов рассчитывал, что, послушав людей, с мнением которых император Михаил считался, тот изменит свое мнение об этом важнейшем вопросе для империи, задыхающейся от дефицита грамотных кадров.

Когда приглашенные расселись за столом в рабочем кабинете покойного императора Александра III, который очень любил Аничков дворец и, если честно сказать, недолюбливал Зимний, Михаил демонстративно посмотрел на циферблат роскошных золоченых каминных часов, намекая тем самым, что он из вежливости готов выслушать своих гостей, но ненавязчиво напоминает им о том, что у него весь день расписан по минутам, и потому разговор не должен затянуться.

Ларионов усмехнулся про себя – император явно заблуждался, потому что разговор сегодня будет долгим, и принятые по его итогам решения будут не менее судьбоносными, чем те, что были приняты по аграрному и политическому вопросам.

– Владимир Ильич, – император первым нарушил несколько затянувшееся молчание, – как я понял, основным докладчиком по сегодняшнему вопросу будете вы. Я вас внимательно слушаю…

– Ваше величество, – Ленин немного волновался и потому картавил чуть сильнее, чем обычно, – если верить переписи населения, которая прошла в 1897 году, в России грамотным назвал себя каждый пятый, причем грамотных мужчин было в два с лишним раза больше, чем женщин. Мы оказались одной из самых неграмотных стран Европы – позади нас была только Италия.

– Вот как? – Михаил был весьма удивлен такими цифрами. – А вы, Владимир Ильич, не ошибаетесь?

– Нет, ваше величество, – ответил Ленин, передавая императору листок с данными переписи населения. – Вот, можете сами в этом убедиться.

– Гм, – Михаил пробежал глазами по столбцы цифр, – действительно, все обстоит именно так, как вы сказали. Но ведь это данные семилетней давности. Может быть, за это время произошли изменения к лучшему?

– Да, действительно, за семь лет произошли некоторые положительные изменения, – ответил Ленин. – По расчетам статистиков количество грамотных людей возрастало в среднем на 1,8 процента в год. Но согласитесь, ваше величество, что это крайне мало. Нет, я не хочу сказать, что при вашем брате ничего не делалось для того, чтобы изменить создавшееся совершенно недопустимое положение. Начался постепенный переход от трехлетнего к четырехлетнему начальному образованию, причем новые школы сразу строились как четырехлетние. На четырехлетку переходили и все прежние виды школ, в том числе и трехлетние земские. Этот процесс в целом по России был в значительной степени завершен уже к 1903 году, и окончательно планировалось его закончить к 1910–1912 годам. После 1906 года на четырехлетку должны были перейти и церковно-приходские школы, доля которых в быстро растущем числе школ постепенно уменьшалась.

– Ну вот, видите, – император даже повеселел, – значит, все не так плохо, как вы только что говорили. Я намерен продолжить дело своего покойного брата и сделать все, чтобы в России все население умело читать и писать.

– Так-то оно так, ваше величество, – продолжил Ленин, доставая из лежавшей перед ним папки новый листок с цифрами, – но по данным статистики, процесс ликвидации неграмотности в России явно затянулся. Я воспользуюсь цифрами, полученными от наших друзей из будущего. Так вот, среди призывников 1900 года неграмотных было 51 процент, в 1905 году их было уже 42 процента, а в 1913 году – 27 процентов. Динамика положительная, но все равно это никуда не годится. Неграмотный солдат не сможет справиться со сложной военной техникой, и вы это сами прекрасно понимаете…

– Да, почти половина неграмотных солдат, – покачал головой император, – это, действительно, никуда не годится…

– При этом, – вставил адмирал Ларионов, – во время мобилизации в Германской империи количество полностью неграмотных призывников не превышало 0,6 процента от общей массы мобилизованных. Как известно, всеобщим образованием в Германии озаботились еще при Бисмарке – и вот вам наглядный результат.

– Ваше величество, – вступил в разговор Коба, – не менее позорно то, что неграмотна и значительная часть рабочих. Мы собираемся провести индустриализацию России. Без грамотных рабочих, которые могут не только читать по слогам, но и разбираться в чертежах, нам нечего и думать об индустриализации. К тому же неграмотный рабочий – это готовый горючий материал для разных смут. Он не разбирается во всем происходящем в мире и вокруг него, а потому легко поддается на агитацию разного рода авантюристов, вроде Парвуса и Троцкого. Неграмотный рабочий – жертва нечестного фабриканта. Он не умеет считать – его обманывают при расчете, он не умеет читать – его обманывают при заключении трудового договора – подсовывают бумаги с невыгодными для него условиями, а он даже не может прочитать их. Он не умеет писать и потому не может написать заявление о нарушении трудового законодательства в инспекцию, чтобы там наказали недобросовестного работодателя. То есть неграмотный рабочий – человек неполноценный во всех отношениях.